Он отлично справился со всеми задачами. Будучи исполнителем главной роли в фильме, снятом в глуши, и играя Иисуса, не меньше, он должен был стать примером для всех, актеров и съемочной группы. Больше ему не на кого было равняться.

Мы снимали ночью. Мы с Виллемом дурачились у костра, и он хихикал, как маленький ребенок. Кто-то пришел сказать нам, что через пять минут съемка, и в его лице произошло такое преображение. Я клянусь, что даже его глаза изменили цвет.

Обычно я не могу сказать, хороши ли мои друзья, когда они играют, и в этом случае я точно не могу сказать. Все, что я вижу, когда смотрю этот фильм, - это то, как я был несчастен, что мой парик спутался и как там пахло, но я точно знаю, что поведение Уиллема в этом фильме было грандиозным.

Харви Кейтель попросил меня принести ему чашку кофе. Он считал, что любой актер, у которого роль меньше, чем у него, должен относиться к нему с подобающим приличием. Мне нравился Харви, но я считал, что это полная чушь. Харви понятия не имел, кто я такой, но кто-то из съемочной группы позже рассказал мне, что через несколько дней увидел Харви, читающего французский журнал Actuel у бассейна. В этом номере Actuel я был в списке ста самых влиятельных людей за последние десять лет. Это, очевидно, озадачило и обеспокоило Харви.

На съемках была группа очень милых марокканских статистов. Никто из них не говорил по-английски, и они очень хотели научиться. Они немного говорили по-французски, и я тоже. Я научил их, что популярное сленговое приветствие в Америке звучит так: "Харви, принеси мне чашку кофе". Они сидели на земле в кругу, одетые как апостолы, а я медленно произносил слова: "Хар-ви, принеси мне чашку кофе". Они все повторяли это в ответ.

Когда на следующее утро они прибыли на съемочную площадку, то засияли большими марокканскими улыбками и замахали руками, повторяя снова и снова: "Харви, принеси мне чашку кофе! Харви, принеси мне чашку кофе!".

Мне так понравилась эта идея, что я также научил их: "Марти, какой на самом деле Майкл Джексон?". Марти как раз закончил работу над клипом "Bad" для Майкла Джексона. Для Джо Риди, очень хорошего и очень милого помощника режиссера: "Джо Риди, мои люди убьют тебя". Но марокканцы становились подозрительными, и это не сработало.

-

У Виллема огромный член.

Однажды мы гуляли поздно вечером, переходили из бара в бар, смутно присматриваясь к неприятностям. Мы зашли отлить в переулок, и я, оглянувшись, увидел, что там висит огромный член, и сказал Виллему: "Что это? Форель?"

Из другого конца переулка вышли два парня. Один показал на Уиллема и крикнул: "Клаус Кински!", а затем показал на меня и сказал: "Мик Джаггер!". Самое странное в этом то, что один из них выглядел в точности как Дастин Хоффман.

Они начали идти с нами. Через каждые десять футов или около того они показывали на Уиллема и кричали: "Клаус Кински!". Мы показывали на него и кричали в ответ: "Дастин Хоффман!". Потом мы все смеялись.

Они провели нас по аллее в бар, заполненный марокканцами. Много мужчин и женщин, танцующих, и живой оркестр. В течение пяти минут все женщины в этом месте подошли, чтобы сесть за наш столик, а все марокканские мужчины остались одни. Было не по себе. Музыка была типично марокканской, за исключением того, что в оркестре был аккордеон.

Виллем сказал: "Кто, черт возьми, привез аккордеон в Марокко?"

Я любил Марракеш. Я познакомился с племенем музыкантов гнава и играл с ними почти каждый вечер. Там все так странно, красочно и экзотично.

Ближе к концу съемок мы переехали в Мекнес, который оказался не таким уж интересным.

Единственное интересное событие, которое произошло со мной в Мекнесе, - это группа детей лет четырнадцати, которые решили забросать меня камнями, когда я отправился на долгую прогулку.

Я бросал камни в ответ. Тогда они столкнулись с моей метательной рукой, которая в то время еще была похожа на ракету. Они были шокированы и напуганы и бросились прочь по переулку.

Все были в восторге, потому что Дэвид Боуи приезжал играть Понтия Пилата. Боуи очень далек от моих музыкальных предпочтений, и мне было не очень интересно, хотя я считал его актерскую игру великолепной в нескольких вещах и думал, что он был блестящим выбором для роли Пилата.

В тот вечер все собрались в баре. Апостолы играли свой умопомрачительный репертуар. "Тук-тук-тук..." Люди требовали, чтобы я пошел и взял свой рожок. Наверное, потому что это было ближе к концу съемок и потому что там был Боуи.

Я пошел в свою комнату и взял сопрано.

Я отдалился от актеров и съемочной группы еще дальше, чем раньше. После того как я покинул своих друзей-гнавов в Марракеше, я действительно больше не хотел быть в Марокко. Наверное, я действительно впал в небольшую депрессию.

Мое сопрано стояло на столе, где я сидел один. Я заметил, что ко мне протянулась рука, чтобы взять мой рожок.

Я уже объяснял это раньше, но когда у вас есть редкий музыкальный инструмент, каким было мое сопрано, инструмент, звук которого вам нравится и который невозможно заменить, вы защищаете его так, словно это ваш годовалый ребенок.

Он был продолжением моей души, и никто на планете не имел права без спроса влезать в него и забирать.

Я увидел приближающуюся руку и вскочил. Я очень сильно схватил человека за запястье и почти прокричал: "Кем ты себя возомнил, мать твою?".

Передо мной стоял Дэвид Боуи. Забавно, как работает разум. Я заметил, что у него два глаза разного цвета. Я никогда не видел такого раньше и подумал, не является ли один глаз цветной контактной линзой.

Все остановились и в шоке смотрели на обмен. О нет, что же натворил Лури? Теперь он кричит на нашего гостя Дэвида Боуи?

Боуи посмотрел на меня и улыбнулся, а затем кивнул в знак того, что он понимает, к чему я клоню, и мое поведение оправдано. Все остальные выглядели так, словно хотели повесить меня на месте.

Странно, но спустя годы Боуи показал мне, кем именно он был, щедрым и замечательным способом. Харви Кейтель привел Дэвида на концерт The Lounge Lizards в Village Gate. Они зашли за кулисы, и Дэвид, казалось, был очень тронут этим. Это